Роль Н.М.Карамзина в отечественной истории. С какой целью карамзин назвал годунова убийцей Какое значение имели исторические труды карамзина

Политические воззрения Н.М. Карамзина, опиравшиеся на теории французских просветителей, сформировались к началу ХIХ столетия и отразились уже в «Письмах русского путешественника». В дальнейшем они уточнялись, дополнялись новыми гранями, но не претерпели существенных изменений, о чем свидетельствуют его же более поздние по времени написания сочинения.

Н.М. Карамзин разделял просветительские представления о нравственном прогрессе общества, о единстве пути человека к духовному совершенствованию, о просвещении как основе прогресса и инструменте излечения общественных недугов. Ему были близки идеи Монтескье и Кондорсе о путях общественного развития. Н.М. Карамзин был убежден в том, что «Путь образования и просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом».

Для просветительской философии с ее культом разумности общественного устройства было характерно противопоставление общественной гармонии под эгидой государственности дикому безначалию, в котором пребывало человечество на ранних стадиях своего развития. В антитезе «безначалие – государство» последнее расценивалось Н.М. Карамзиным как созидательная, позитивная сила. Безначалие же им во всех его проявлениях осуждалось, шла ли речь о древности или новейшем времени. Если в этом ключе рассматривать традиционалистские мотивы, которые просматриваются у Н.М. Карамзина, то становится очевиден их просветительский характер: «Всякое гражданское общество, веками утвержденное, есть святыня для добрых граждан, и в самом несовершеннейшем надо удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку». Гуманизм, присущий философии Нового времени, и идущее еще от античной традиции отношение к гражданской войне и анархии как к худшему злу в сравнении с любой тиранией определили неприятие Н.М. Карамзиным революций и других политических потрясений, грозящих разрушением общественного порядка в принципе. Поэтому Н.М. Карамзин, как и многие его современники в России и Европе, не принял якобинской диктатуры и террора, казни Людовика XVI, казавшихся столь далекими от гуманистических идеалов Просвещения. На страницах «Писем русского путешественника» преобладали негативные тона в описании Французской революции. Н.М. Карамзин недоумевал, как можно было ожидать «таких сцен в наше время от эфирных французов», замечал, что на улицах Парижа «все твердят об аристократах и демократах, хвалят и бранят друг друга сими словами, по большей части, не зная их смысла». Карамзин-критик Французской революции в «Письмах русского путешественника» – это критик с позиций просвещенческого гуманизма.

На оценку Н.М. Карамзиным тех или иных форм правления, несомненно, повлияли идеи Монтескье о необходимости соотносить форму политического строя с географическими условиями, историей, степенью просвещенности населения страны. Вслед за Монтескье и Руссо он полагал, что главными гарантами устойчивости республиканского строя являлись высокий уровень просвещения и нравственности граждан, а также простота нравов и даже бедность, которые, в свою очередь, поддерживали добродетель в обществе. О Сан-Маринской республике, нравы жителей которой «просты и неиспорчены», он, например, писал: «Главными причинами сей долговременности кажутся мне ее положение на горе неприступной, бедность жителей и всегдашнее удаление их от планов честолюбия».

Тем не менее республиканская форма правления, по утверждению русского консерватора, в принципе не отличалась устойчивостью. Причину этого он усматривал прежде всего в трудности поддержания на должном уровне гражданской добродетели в обществе. В статье, красноречиво озаглавленной «Падение Швейцарии», Н.М. Карамзин утверждал: «…без высокой народной добродетели республика стоять не может. Вот

почему монархическое правление гораздо счастливее и надежнее: оно не требует от граждан чрезвычайностей и может возвышаться на той степени нравственности, на которой республики упадают».

Наличие республиканских симпатий у Н.М. Карамзина бесспорно; важно то, в какой плоскости следует их трактовать. Н.М. Карамзину были близки гражданские добродетели, воплощением которых считались знаменитые республиканцы Древнего Рима и Греции. Но более существенным является его отношение к республике как к реальной форме государственного строя. При всех симпатиях к идеалам республиканской гражданственности он признавал непригодность этой формы правления для таких государств, как Россия. В письме к И.И. Дмитриеву Н.М. Карамзин писал: «не требую ни конституции, ни Представителей, но по чувствам остаюсь республиканцем, и при том верным подданным царя Русского: вот противоречие, но только мнимое!». Карамзин называл это противоречие мнимым, поскольку вполне четко разделял теоретическое признание достоинств республиканского строя и реальную применимость его в условиях конкретных стран.

При этом, на наш взгляд, существенного изменения его позиция по данному вопросу не претерпела. Уже в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзин писал об англичанах: они «просвещены, знают свои истинные выгоды… Итак, не конституция, а просвещение англичан есть истинный их палладиум. Всякие гражданские учреждения должны быть сообразны с характером народа; что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле». В этом высказывании автора обращают на себя два момента. Во-первых, для автора не существовало абстрактной идеальной формы правления, одинаково приемлемой для всех государств и народов; во-вторых, просвещение граждан он считал важнее конституции, ибо видел в нем высшую гарантию стабильности и устойчивости политического строя. Таким образом, Н.М. Карамзин полагал, что каждому народу, исходя из конкретных условий его исторического бытия, присуща своя форма правления.

В данном контексте весьма показательны его рассуждения в 1802 г. о Франции периода консулата: «Франция, – писал он, – несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь, в самом деле, не что иное, как истинная монархия». Н.М. Карамзин был убежден в том, что Франция (как государство крупное по размерам) «по своему характеру должно быть монархиею». Он рассматривал форму правления как исторически обусловленное явление, оценивая ее не формально – юридическими, а конкретно – историческими критериями, абстрагируясь даже от личных пристрастий.

И философы Просвещения, и сам Н.М. Карамзин вслед за ними испытали влияние политических теорий, восходящих еще к античной традиции. Монтескье, как известно, считал наиболее оптимальной из всех существующих форм правления истинную или «правильную» монархию, в которой просвещенный монарх правит, руководствуясь ограничивающими его произвол законами. Философы Просвещения восприняли от античной традиции деление форм правления на «правильные» и «неправильные». Извращенной формой монархии они полагали тиранию. Столь же отрицательно оценивались демократия и олигархия в сравнении с аристократической республикой. В речи посланника Ивана III к новгородцам в исторической драме «Марфа-посадница» Н.М. Карамзин вложил в уста посла обличение олигархии: «Вольность! Но вы также рабствуете…Бояре честолюбивые, уничтожив власть государей, сами овладели ею. Вы повинуетесь – ибо народ всегда повиноваться должен, – но только не священной крови Рюрика, а купцам богатым». Вместе с тем в этих словах автора драмы содержится важная для понимания его концепции государства идея о том, что необходимость подчиняться властям и имущественное неравенство объединяют все формы правления. При любой форме правления, по мысли Карамзина, народ должен подчиняться власти. «Воля», по его мнению, это всегда привилегия «верхов», но не народа в целом.

Единственной приемлемой формой правления для России Н.М. Карамзин считал самодержавие. «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием». В этой формуле (запечатленной в его «Записке о древней и новой России») русский консерватор как бы резюмировал содержание «Истории государства Российского». Уже повествуя о ранних этапах российской истории, он обращал внимание на сильную власть первых князей и дал этому свое объяснение: «Самовластие утверждается только могуществом государства, и в малых республиках редко находим монархов неограниченных». Татарское иго, по мнению Н.М. Карамзина, способствовало укреплению неограниченного характера княжеской власти. Окончательное утверждение самодержавия историк связывал с правлением Ивана III и Ивана IV, когда благодаря активной политике верховной власти, водворившей в стране порядок и обезопасившей границы, «народ, избавленный князьями московскими от бедствий внутреннего междоусобия и внешняго ига, не жалел о своих древних вечах и сановниках, которые умеряли власть государеву». Ввиду такого «спасительного» характера русского самодержавия Н.М. Карамзин положительно оценивал долготерпение россиян в правление Ивана Грозного, «гибнувших, но спасших для нас могущество России». Эту мысль историка не следует понимать как одобрение деспотического произвола. Но она лишний раз демонстрирует, какую исключительную роль в своей концепции русской государственности Н.М. Карамзин отводил политической стабильности.

Самодержавие в трактовке Н.М. Карамзина представало в виде развивающейся системы. Основную линию этого развития он усматривал в движении от неограниченного произвола самодержца, порой превращавшегося в тиранию, к просвещенной «правильной» монархии. В связи с этим наиболее благосклонно автор «Записки» оценивал правление Екатерины II, которая, по его выражению, «очистила самодержавие от примесов тиранства». Не случайно, отталкиваясь от рассуждений об Османской империи, Н.М. Карамзин писал: «…великие империи, основанные на завоеваниях, должны или просветиться или беспрестанно побеждать: иначе падение их неминуемо». Исходя из этого, он выступал за политику постепенного (но очень осторожного) совершенствования государственного строя и законодательства, полагая, что русское самодержавие может соответствовать требованиям идеологии Просвещения.

Поэтому неудивительно, что в произведениях Н.М. Карамзина неоднократно встречается мысль о примате общественного блага над суверенитетом монарха: «Сила и власть Венценосца должны быть подчинены благу народному». В самой идее подчинения монарха служению общественному благу не было ничего нового: в России ее пропагандировали Петр I и Екатерина II.

Важно подчеркнуть, что особенности российской государственности в понимании Н.М. Карамзина связаны не с представлением об особом историческом пути или самобытности русской культуры в противовес Западу, а с идеей многообразия исторических судеб и политических традиций, развивающихся, однако, по общему пути просвещения и нравственного совершенствования. В целом консерватор признавал общность исторического развития России и стран Европы, исходил из просветительских в своей основе идей, подкрепляя их исторической аргументацией. Поэтому он указывал на обоснованность в целом реформ Петра I (за исключением его попыток изменить быт и нравы), которые, оставаясь в рамках старой государственной системы, двигали Россию по общему для всех народов пути политического и нравственного прогресса.

Обоснование власти у Н.М. Карамзина было лишено легитимистской и мистической окраски в духе Жозефа де Местра. Этот вывод, в частности, следует из его оценок прихода к власти Наполеона во Франции, которые во многом проливают свет и на его видение проблемы легитимности власти в России. В 1802 г. Н.М. Карамзин писал: «Народ многочисленный на развалинах трона хотел повелевать сам собою; прекрасное здание общественного благоустройства разрушилось; и сей гордый народ… для спасения

политического бытия своего поручает самовластие тщеславному корсиканскому воину». Легко заметить, что автор связывал приход к власти Наполеона с волей народа, что само по себе в соответствии с теорией общественного договора придавало власти легитимный характер. С другой стороны, для понимания Н.М. Карамзиным роли народа в политической жизни характерно отразившееся в этом отрывке скептическое отношение к способности «многочисленного» народа «повелевать собою». Из признания неприемлемости республиканского строя для больших государств следовало и признание неспособности народа быть творцом своей судьбы, признание неизбежности его подчинения чьей-либо самовластной воле.

Провозглашение Наполеона первым консулом со столь широкими полномочиями воспринималось Н.М. Карамзиным в 1803 г. как возвращение Франции, страны монархической «по своему характеру», к монархической форме правления, а потому приветствовалось им. В 1802 г. Н.М. Карамзин оценивал режим власти первого консула как «истинную» монархию: «Французское правление есть истинное монархическое, и гораздо далее от республиканского, нежели английское… Бонапарте умеет властвовать; если он утвердит личную безопасность, собственность и свободу жизни в своем государстве, то история благославит его властолюбие». Учитывая, что преемственность верховной власти во Франции оказалась нарушенной, Н.М. Карамзин отдавал предпочтение власти Наполеона перед революционным беззаконием. Его симпатии определяли народное признание и надежды на утверждение законности и покровительство просвещению, связывавшиеся в то время с Бонапарте. В более поздних письмах консерватора встречаются отрицательные отзывы о Наполеоне, но они связаны с оценкой не его внутренней, а внешней политики, в особенности после 1805 г., когда наполеоновская Франция стала реальной угрозой для России.

В различных сочинениях (в т.ч. обсуждая личность Наполеона) Н.М. Карамзин затрагивал проблемы смены и наследования власти. Он отрицательно относился к любым насильственным методам смены власти, будь то народное восстание или дворцовый переворот. И Ивана Грозного, и Павла I русский консерватор признавал тиранами. Более того, в его стихотворении «Тацит» павловского времени звучали тираноборческие мотивы. Деспотические методы правления Павла порождали у дворянского общества недовольство произволом верховной власти. Недаром Н.М. Карамзин писал: «…что сделали якобинцы в отношении к республикам, то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного». Однако Н.М. Карамзин считал любое сложившееся политическое устройство основой для развития общества в направлении общественного блага и просвещения; насильственный же путь смены власти – подрывающим сами общественные устои, идею законности, общественную мораль и добродетель: «Самовластные управы народа бывают для гражданских обществ вреднее личных несправедливостей или заблуждений государя. Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая суть уважение нравственное к сану властителей»[i]. То обстоятельство, что в стихотворении «Тацит» Н.М. Карамзин осуждал римлян за долготерпение, а в «Истории» благодарил за то же подданных Ивана IV, объясняется его убеждением в различии политической традиции и уровня просвещения этих народов: «…ибо Греция и Рим, – утверждал он, – были народными державами и просвещеннее России».

Возвращаясь к отношению Н.М. Карамзина к проблеме смены власти, отметим, что в «Письмах русского путешественника» революционные преобразования во Франции представлены не как общенародные и потому обоснованные правом народного суверенитета, а как действия меньшинства при пассивности большинства, а значит, не имеющие законных оснований: «Не думайте, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие – смотрят, судят, спорят… Оборонительная война с наглым неприятелем редко бывает счастлива». Консерватор, таким образом, не видел реализации принципа народного суверенитета в результате Французской революции.

Понимание Н.М. Карамзиным проблем суверенитета, происхождения власти и ее смены проливают свет на его отношение к современному ему российскому самодержавию. Представляется вполне справедливым высказанное в литературе мнение о том, что в своей интерпретации французских просветителей Н.М. Карамзин был склонен следовать за «Наказом» Екатерины II: вслед за императрицей представлял русское самодержавие как «правильную» монархию Монтескье. Многие тезисы, которые встречаются в сочинениях Карамзина, совпадают с положениями «Наказа», восходящими к идеям Монтескье. Достаточно привести такой пример: в «Наказе» Екатерина, обосновывая необходимость существования власти самодержца в России, писала: «…никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с пространством столь великого государства». В «Записке о древней и новой России» та же мысль выражена следующим образом: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою государственного устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и малых что, кроме единовластия неограниченного может в сей махине производить единодействия?».

С этих общих позиций Н.М. Карамзин критиковал политику и реформаторские проекты правительства Александра I. События Французской революции и та угроза, которую несла революционная и наполеоновская Франция спокойствию европейских монархий, вызывали у значительной части русского общества разочарование в политических преобразованиях на основе универсальных общественных теорий как пути к прогрессу. «Записка о древней и новой России» являлась, по сути, прямым откликом и критикой реформаторских планов Александра I и, в частности, проектов Сперанского.

Карамзин считал российское самодержавие монархией, отличавшейся от деспотии, согласно учению просветителей, наличием твердых законов. Он полагал, что по крайней мере со времен Екатерины II, «очистившей самодержавие от примесов тиранства», самодержавие приблизилось к правильной монархии Монтескье. Без сомнения, Н.М. Карамзин не считал самодержавие времен Ивана III столь же просвещенным, как правление Екатерины, однако за всю историю русского самодержавия историк насчитал только двух тиранов: Ивана Грозного и Павла I. Самодержавие же в принципе, по крайней мере современное ему, он деспотией не считал: «Самодержавие не есть отсутствие законов, ибо где обязанность, там и закон: никто же и никогда не сомневался в обязанности монархов блюсти счастие народное». Автор говорил о законах как о признаке, отличающем монархическое правление от деспотического произвола.

При этом Н.М. Карамзин однозначно осуждал тиранию и деспотию, не связывая ее со злоупотреблением только монархической властью: «…тирания есть только злоупотребление самодержавия, являясь и в республиках, когда сильные граждане или сановники утесняют общество». Следовательно, консерватор признавал возможность деспотических проявлений в самодержавии, не считая его в принципе деспотией.

Обосновывая самодержавный характер монархической власти в России и опираясь на трактовку теорий общественного договора и народного суверенитета в духе идеологии просвещенного абсолютизма, Н.М. Карамзин полагал, что народ в свое время делегировал всю полноту власти самодержцу. В этом смысле он был последовательным сторонником концентрации всей полноты законодательной власти в руках самодержца, включая и издание основных фундаментальных законов.

Н.М. Карамзин стремился подчеркнуть и обосновать именно неограниченный характер самодержавной власти в России. Иногда у него звучат и патримониальные мотивы в ее описании: «В монархе российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное. Отец семейства судит без протокола; так и монарх в иных случаях должен действовать по единой совести». Идея о приоритете политической

традиции была важной составляющей политических взглядов русского консерватора: «…учреждения древности имеют политическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума; одно время и благая воля законных правительств должны исправить несовершенства гражданских обществ», – писал он в «Вестнике Европы» в 1802 г.

Более чем осторожно относясь к любым нововведениям в государственном устройстве, Н.М. Карамзин стремился опираться в своих теоретических взглядах на авторитет традиции, апеллировать к исторически сложившимся государственно-правовым нормам: «…всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему следует прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам». Но эти традиционные мотивы не составляли сущности его обоснования верховной власти в России и лишь дополняли описание самодержавной власти, которое строилось прежде всего на просветительской базе (в ее консервативной трактовке) и на основе исторической аргументации. Поэтому Н.М. Карамзин четко разделял личность монарха и институт самодержавной власти сам по себе: «…можешь все, но не можешь законно ограничить ее!», – обращался историк к Александру I. Признавая законность лишь неограниченного характера власти монарха в России, Н.М. Карамзин относил этот постулат к числу тех самых «непременных» или «коренных» законов, о которых писал Монтескье и которые в соответствии со взглядами просветителей должны стоять над монархом, ограничивая его произвол. Н.М. Карамзин, вслед за «Наказом» Екатерины II, признавал незыблемым именно неограниченный характер самодержавной власти, искажая таким образом идею просветителей.

Исходя из этого, он в принципе отрицательно оценивал возможность реального ограничения самодержавной власти без разрушения самих государственных устоев: «В самом деле, можно ли и какими способами ограничить самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти?» – вопрошал он. Если поставить закон выше престола, рассуждал он, то «кому дадим право блюсти неприкосновенность этого закона? Сенату ли? Совету ли? Кто будут члены их? Выбираемые государем или государством? В первом случае они – угодники царя, во втором – захотят спорить с ним о власти – вижу аристократию, а не монархию». Эти аргументы были, по сути, прямой критикой проектов Сперанского, которые Н.М. Карамзин воспринимал как намерение ограничить самодержавную власть законом. Любые государственные преобразования, по его мнению, «потрясают основу империи». Итак, следствием реального ограничения самодержавной власти Н.М. Карамзин видел изменение формы правления: превращение монархии в аристократию; а в условиях России историк оценивал аристократическое правление отрицательно.

Н.М. Карамзин воспринимал современную ему Российскую империю как стоящую на вершине своего могущества, когда любые изменения в ее политическом строе способны только ослабить государство. Опыт западноевропейских стран он полагал для России неприемлемым. Тем самым он в толкование русской верховной власти превносил некоторую долю самобытности. В одном из поздних писем к П.А. Вяземскому Н.М. Карамзин не только развивал эти мысли, но еще раз подтверждал, что для него это не означает отрицания приемуществ республиканского строя в принципе (безотносительно к России): «Дать России конституцию в модном смысле есть нарядить какого-нибудь человека в гаерское платье…Россия – не Англия, даже не царство Польское: имеет свою государственную судьбу, великую, удивительную, и скорее может упасть, чем еще более возвыситься. Самодержавие есть душа, жизнь ее, как республиканское правление было жизнью Рима… Для меня старика приятнее идти в комедию, нежели в залу национального собрания или в камеру депутатов, хотя я в душе республиканец и таким умру».

Отметим, что не последнее место среди аргументов против попытки реформировать самодержавие и, конкретнее, против проектов Сперанского, занимали в «Записке» Н.М. Карамзина указания на схожесть этих проектов с законодательством

враждебной России наполеоновской Франции. «Проект Уложения» Сперанского Н.М. Карамзин прямо назвал «переводом наполеонова кодекса». В 1811 г. историк писал о невозможности подражания врагу отечества: «Время ли теперь предлагать россиянам законы французские, хотя бы оные и могли быть удобно применены к нашему гражданскому состоянию? Мы – все, любящие Росию, Государя, ее славу, благоденствие – все так ненавидим сей народ, обагренный кровью Европы,… – и в то время, когда имя Наполеона приводит сердца в содрагание, мы положим его кодекс на святой алтарь отечества!».

В результате консерватор приходил к мысли о том, что проблема произвола неограниченной власти может быть решена не путем законодательного ее ограничения, а путем формирования определенного общественного мнения, постепенного воспитания в обществе неприятия деспотии: «…наш государь имеет только один способ обуздать своих наследников в злоупотреблениях власти: да царствует добродетельно! Да приучит подданных ко благу! Тогда родятся обычаи спасительные; правила, мысли народные, которые лучше всяких бренных форм удержат будущих государей в пределах законной власти. Тиран может иногда безопасно господствовать после тирана, но после государя мудрого – никогда!». В этом подходе, безусловно, отразилась идея французских философов-просветителей о решающей роли просвещения и общественного мнения в политической эволюции общества, а также свойственное для просвещенного абсолютизма представление о «мудреце на троне».

Таким образом, в политической сфере Н.М. Карамзин не предполагал по сути никаких границ самодержавной власти. Однако если обратиться к проблеме взаимоотношения власти и народа в его сочинениях, то можно заметить стремление оградить общественную, культурную сферы жизни от прямого вмешательства верховной власти. Это нетрудно заметить на примере оценки Карамзиным петровских реформ. Историк осуждал Петра за стремление изменить обычаи и нравы россиян. Считая самодержавие не тиранией, а законной монархией, консерватор рассматривал необоснованное вмешательство в общественный уклад как превышение монархом своих полномочий.

Понятия «гражданин», «гражданское общество» применялись Н.М. Карамзиным в случаях, когда речь шла практически о любом государстве, причем если имелась в виду монархия, то слово «гражданин» становилось синонимом «подданный». Под «гражданским обществом» он понимал общество, где существуют какие-либо государственно-правовые институты. В столь свободном употреблении термина «гражданин» по отношении к подданному Н.М. Карамзин имел предшественницу в лице той же Екатерины II. Важным показателем гражданского статуса человека было для него распространение на индивида юрисдикции государственного законодательства. Так, он отмечал, что уже в XVI в. в России «…одна государственная власть смертию казнила холопа, следовательно уже человека, уже гражданина, покровительствуемого законом».

Н.М. Карамзин придавал большое значение сословному характеру российского общества. Он утверждал, что гражданских прав в России «в истинном смысле не было и нет», что здесь существуют «политические или особенные права разных государственных состояний». Исходя из этого, консерватор по-разному рассматривал взаимоотношения отдельных сословий с государством. Важнейшую роль в государстве среди сословий Н.М. Карамзин, разумеется, отводил дворянству: «Самодержавие есть палладиум России, из чего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия. Права благородных суть не отдел монаршей воли, но ее главное необходимое орудие, движущее состав государственный». Считая дворянство главной опорой самодержавной власти, Н.М. Карамзин предъявлял ему высокие требования гражданского служения на благо отечества, причем не только на ниве государственной службы. Что же касается крестьян,

то он считал, что необходимо сперва просветить, а уже потом пытаться изменить их статус: «…для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным». Главными аргументами Н.М. Карамзина становятся соображения государственной безопасности, стабильности.

Еще одной опорой государственной власти русский консерватор считал духовенство и церковь: «Основатели империй всегда утверждали их славу Религиею; но скоро исчезали Державы, основанные на одном рассудке». Но для поднятия авторитета церкви в конечном счете в интересах государства Карамзин предлагал ослабить ее зависимость от светской власти, дабы церковь не потеряла «свой характер священный», ибо «с ослаблением веры государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных».

Вполне естественно, что Н.М. Карамзин был сторонником унитарного устройства государства. Проблемы национальных окраин и границ государства он подчинял интересам безопасности государства. В «Историческом похвальном слове Екатерине Второй» историк связывал безопасность государства с его могуществом и тем оправдывал завоевания Петра I и Екатерины II. По его мнению, их приобретения на благо России способствовали утверждению ее могущества и внешней безопасности, «без чего всякое внутреннее благо ненадежно». Раздел Польши Н.М. Карамзин оправдывал еще и неустроенностью самой польской республики, которая, по его мнению, «всегда была игралищем гордых вельмож, театром их своевольства и народного унижения». Он крайне отрицательно относился к любой форме восстановления Польши, т.к. видел в этом прямую угрозу целостности Российской империи: «…не быть Польше ни под каким видом, ни под каким именем. Безопасность собственная есть высший закон в политике».

Итак, российское самодержавие виделось Н.М. Карамзину как развивающаяся система в рамках общего прогресса человечества на основе просвещения. При этом он отвергал всякий насильственный путь смены власти. Опираясь на идею о договорном происхождении монархической власти в России, а также на историческую и географическую обусловленность ее неограниченного характера, историк признавал в условиях современной ему России легитимной только абсолютную самодержавную власть. Договорное происхождение власти и наличие прочного законодательства (исходящего от монарха) являлись для консерватора главными критериями, характеризующими русское самодержавие как монархию, а не тиранию.

Концепция Н.М. Карамзина была консервативной в том смысле, что она не предполагала в обозримом будущем существенных изменений самодержавного характера русской монархии и сословного строя. Автор «Записки о древней и новой России» отвергал саму возможность законодательного ограничения самодержавия с помощью института представительства без подрыва основ российской монархии. Н.М. Карамзин осуждал деспотизм и вмешательство верховной власти в сферу нравов и быта. Русское дворянство он считал его главной опорой самодержавия, в то время как неподготовленное изменение социального статуса крестьян полагал опасным для устойчивости государственного строя. Он был сторонником унитарной формы административного устройства, подчиняя вопрос о национальных окраинах общегосударственным интересам целостности и безопасности.

Можно говорить о достаточно целостной концепции русской государственности Н.М. Карамзина. Объективно многие положения этой концепции отражали интересы широких слоев русского дворянства. Однако концепция Н.М. Карамзина характеризует его как представителя наиболее образованного круга русского общества и отличается своеобразием, выразившимся, в частности, в стремлении сочетать просветительские государственно-правовые теории и обоснование самодержавного характера русской

монархии. Эта особенность роднит концепцию Н.М. Карамзина с идеями «Наказа» Екатерины II, к которым она во многом восходит.

В политических воззрениях русского консерватора присутствует мысль о непохожести России на другие государства (что хорошо для Англии, плохо для России). Однако он был весьма далек от идеи противопоставления России и Европы.

Примечания

Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. – М., 1983. – С. 522.

Вестник Европы. – 1802. – № 21. – С. 69.

Вестник Европы. – 1802. – № 20. – С. 233.

Карамзин Н.М. Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. – Спб., 1866. – С. 249.

Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. – С. 477.

Вестник Европы. – 1802. – № 1. – С. 209.

Вестник Европы. – 1802. – № 17. – С. 78.

Карамзин Н.М. Марфа-посадница // Он же. Сочинения в 2 т. Т. 2. – Л., 1984. – С. 547.

Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. – М., 1991. – С. 22.

Карамзин Н.М. История государства Российского. В 3 кн. Т. 3. – М., 1997. – С. 414.

Карамзин Н.М. История... Т. 5. – С. 197.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 24.

Карамзин Н.М. История… Т. 9. – С. 87.

Вестник Европы. – 1803. – № 9. – С. 69.

Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово Екатерине Второй. – М., 1802. – С. 67.

Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Он же. Карамзин. – М., 1997. – С. 272.

Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово... – С. 67.

Вестник Европы. – 1802. – № 17. – С. 77–78.

Атеней. – 1858. – Ч. III. – С. 341. и др.

Кислягина Л.Г. Формирование общественно-политических взглядов Н.М. Карамзина. – М., 1976. – С. 171.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 45.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 27

Карамзин Н.М. История… Т. 1. – С. 31.

Карамзин. Н.М. Письма русского путешественника. – С. 291.

См.: Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Абсолютизм в России XVII–XVIII вв. – М., 1964.

Екатерина II. Наказ ее императорского величества. – Спб., 1893. – С. 4.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 41.

Карамзин Н.М. История… Т. 7. – С. 523.

Там же. – С. 523.

Карамзин Н.М. История… Т. 7. – С. 102.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 56.

Там же. – С. 49.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 48.

Там же. – С. 28.

Карамзин Н.М. Письма Н.М. Карамзина к П.А. Вяземскому 1810–1826. Из астафьевского архива. – Спб. 1897. – С. 65.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 90.

Там же. – С. 93.

Там же. – С. 49.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 33.

Екатерина II. Указ соч. – С. 10.

Карамзин Н.М. История… Т. 7. – С. 530.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 91.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 105.

Там же. – С. 74.

Вестник Европы. – 1802. – № 9. – С. 79.

Карамзин Н.М. Записка... – С. 38.

Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово... – С. 106.

Там же. – С. 41.

Карамзин Н.М. Записка… – С. 54.

Карамзин Николай Михайлович родился 1 декабря 1766 года и умер 22 мая 1826 года. За 56 лет своей жизни этот великий человек сделал очень многое для развития нашего государства. Позже его будут называть замечательным литератором, представителем эпохи сентиментализма, журналистом и историографом. Но обратимся к самому началу данной истории.

Все началось еще в раннем детстве. После смерти матери мальчик получает ключ от шкафа с огромным количеством книг, в основе которых были нравоучительные романы. Уже тогда Карамзин погружается с мир литературы и с легкостью читает десятки произведений за короткий период времени.

Он получает хорошее гуманитарное образование в частном пансионе доктора философии профессора Шадена, что дало ему великолепное знание старых и новых языков. Позже поступает на военную службу в Преображенский полк, но прослужив чуть более года, Карамзин возвращается на Малую Родину. В качестве легкого собеседника и глубокой личности он привлекает внимание приехавшего в губернию писателя и переводчика Ивана Петровича Тургенева. Эта встреча переворачивает всю его жизнь. Свой творческий путь он начинает с перевода зарубежных произведений, а затем публикует и свои собственные, которые отличаются особым стилем, свидетельствующим вкусом и эстетическими принципами. Начиная с 1791 года, публикуется произведение "Письмо русского путешественника", причиной написания которого стали поездки Карамзина в Западную Европу. Именно "письма" принесли Карамзину огромную известность. Затем публикуется повесть "Бедная Лиза", благодаря лишь двум произведениям, появляется целая эпоха, эпоха сентиментализма. Исходя из его подачи, словарный запас русского государства пополняется большим количеством новых слов, которые имеют популярное применение. Он исследовал все возможности русского языка и предал выразительности. Обогащение лексики привело к появлению таких слов, как "трогательный", "политология", "промышленность" и сотни,не менее важных, других. Впервые именно он стал использовать неологизмы и варваризмы, отдалившись от церковной лексики, используя образец грамматики французского языка. Более того, писатель старается научиться чему-то новому за границей, но и не забывает об успехах России, о чем также делится с иностранцами.

Новым периодом его жизни становится то время, когда в 1803 году Александр I назначает известного писателя историографом, чьей задачей является исполнение бесценного труда над "Историей государства Российского" с 1816-1824 годы, этому Карамзин и отдает всю свою жизнь. Невзирая на неудачу Василия Татищева и М. Щербатова, Карамзин не отступил от своей цели и построил новую основу для написания книг. Писательский талант и политические знания привели его к шедевру, благодаря которому до современного мира дошли сведения прошлых и давно забытых лет. Люсьен Февр писал, что историк - это не тот, кто знает, а тот, кто ищет. Именно этим качеством обладал Карамзин, пропадая днями в стенах императорской библиотеки. «Ты хочешь быть автором: читай историю несчастий рода человеческого - и если сердце твое не обольется кровью, то оставь перо, или оно изобразит нам хладную мрачность души твоей", - говорил Николай Михайлович. Его чувственность и способность правильно излагать мысли позволили ему создать 12 великих томов (первые 8 были опубликованы в 1818 году, последующие 3 были опубликованы в другие годы, и последний вышел в свет после смерти Николая Михайловича), которые издавались в огромном тираже, были интересны обществу и даже переводились на иностранные языки... «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом»
Карамзин придерживался взглядов абсолютной монархии, смерть императора и восстание декабристов привели его в недоумение. В последние годы жизни его здоровье заметно ухудшилось, из-за нервных срывов и недостатка материальных средств, более того, историограф работал на Александра I бесплатно и получал минимальное жалование. А данные происшествия в политике и вовсе подорвали его здоровье окончательно. В 1826 году Карамзин скончался, оставив нам огромное наследие. Великий вклад, вложенный в историю нашего Отечества, является бесценным.

Аида Тормозова

Ученица Гимназии №30 г. Ставрополь

Исторические взгляды Николая Михайловича Карамзина формировались, совершенствовались в соответствии со всем стро-ем его жизни, с его одаренной, хорошо сбалансированной натурой и его колоссальной исторической интуицией, художественным пи-сательским талантом, помогавшим ему проникать в суть эпохи и характеров исторических деятелей.

Раз уже встав на торную доро-гу ученого, отдав всего себя истории России, Карамзин руководст-вовался великой целью — развернуть перед народом его собствен-ную великую историю. Вот это понимание великой цели, большого общеполезного труда неуклонно руководило Н.М. Карамзиным на всем протяжении создания им своей "Истории". К этой мысли он возвращается на ее страницах неоднократно.

И самый смысл его исторической концепции, выраженный в двенадцати томах "Исто-рии" и "Записке о древней и новой России", в которых он достаточ-но полно изложил свой взгляд на исторический процесс, заключа-ется в движении России из исторического небытия через тернии к вершинам организации государственного устройства и на основе этого к вершинам цивилизации, как их понимал Н.М. Карамзин.

Счет "от великого" виден и в его сентенции о том, что "за деньги не делается ничего великого", выраженной в "Записке". Да и вся "Записка" с ее кон-цептуальной оценкой истории России, с ее страстной критикой со-временных Н.М.Карамзину несовершенств, а то и преступных на-рушений в российском государственном устройстве, ярко свиде-тельствует о глубине гражданской заинтересованности историка в движении России по пути прогресса, опять же в его, Карамзина, по-нимании.

Н.М. Карамзин — этот убежденный монархист, сторон-ник самодержавной власти царя как гарантии процветания Рос-сии, ее подданных, каждого человека в отдельности обрушивается с яростной критикой на существующие в стране пороки управле-ния, которые удаляют страну от подлинного величия.

Резкой критике подвергает он финансовую политику прави-тельства, расточительство казны, инфляцию, связанную с внешне-торговыми проблемами после заключения Тильзитского мира .

Н.М. Карамзин совершил подвиг одиночки, но это вовсе не зна-чит, что он был в своем деле одинок. Во-первых, работа, которую он замыслил, имела под собой благодатную почву в виде предшеству-ющих ей мировой историографии и российских исторических со-чинений, во-вторых, все, кто чисто и искренне любил историю Оте-чества, кто был предан научному ее прочтению, на что собственно и претендовал Н.М. Карамзин, оказали ему моральную и материаль-ную поддержку, сочувствие, искренне помогали ему.

И все же Н.М. Карамзин ни в чем не повторил своих предшест-венников. Он не повторил их прежде всего по своему замыслу, ох-вату проблемы. Его "История", хоть и не оконченная, оборванная болезнью и смертью историографа на событиях "междуцарствия", несчастьях России периода "смуты", обнимает практически две с лишним тысячи лет и начинается с первых древнейших упомина-ний римских и греческих писателей о народах, обитавших на тер-ритории России. В сочетании же с "Запиской", которая пусть в сжа-том, но концепционно законченном виде, доводит историю России до начала XIX века, Н.М. Карамзин дал возможность своему чита-телю представить себе весь путь страны в целом.

Он не повторил их и по историко-философской направленно-сти своего труда. Н.М. Карамзин писал поистине в переломное для России, да и всей Европы, время. И само его сочинение явилось от-ветом на вопросы, поставленные эпохой. В первых фразах "Записки" он говорит об этом вполне опреде-ленно: "Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее. Одно другим, так сказать, дополняется и в связи представляется мыслям яснее ".

Те же мысли выражены им и в первых строках его "Истории"; "История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяс-нение настоящего и пример будущего "; история, па мнению Н.М. Карамзина, "представляя воображению ряд веков с их страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бы-тия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим, еще не думая о пользе, уже на-слаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум и питают чувствительность ".

То была эпоха, главным событием которой стала Великая французская революция , опрокинувшая устои феодализма и абсо-лютизма и открывшая дорогу новым буржуазным общественным отношениям. Развивающийся буржуазный уклад оказывал свое воздейст-вие на все стороны русской жизни, в том числе и на духовную сфе-ру. Просветительские взгляды Новикова, радикализм Радищева, зарождение будущей декабристской идеологии опосредовано от-ражали эти перемены, с одной стороны.

С другой — обновленное заговором 1801 г. царское правительство во главе с интеллигент-ным монархом, потрясенным к тому же убийством отца, стара-лось, как это нередко бывает в начале всякого нового правления, несколькими либеральными шагами без коренной ломки системы успокоить умы, привести быстро ветшавшую самодержавную хра-мину в некоторое соответствие с социально-экономическими требо-ваниями времени. Правительство под-вергалось критике "слева" и "справа". И тем, и другим казалось, что жизнь меняется, но идет она вовсе "не туда" и лишь им сужде-но придать ей истинно верное направление.

Широко образованный, начитанный, объехавший пол-Европы Н.М. Карамзин оказался в водовороте всех этих новых европейских и русских тенденций. Он зорко вглядывался в жизнь, сопоставлял современные события с движением мировой истории, а современ-ных ее героев с героями прошлыми, мучительно размышлял о происходящих делах, стремился, используя опыт истории, опреде-лить путь России в предстоящие годы. Это отразилось частично в его "Письмах русского путешественника", но в полной мере в "Ис-тории Государства Российского".

Принявшись за свой монументальный труд, историк стре-мился осмыслить весь ход русской истории, осветить ее течение с позиций своего времени. И в этом смысле настоящее диктовало ему пути понимания прошлого, как прошлое приходило на помощь в осмыслении настоящего. Это была совершенно новая, концепту-альная история, проблески которой лишь мелькали в сочинениях прежних историков.

Но было бы неверно думать, будто перед нами предстает за-урядный "пропагандист", который пытается втиснуть свои идеи в прокрустово ложе истории, раздвинуть его, приспособить для сво-их идейных манипуляций. Это не так. Эпоха и его собственный та-лант ученого и художника, способного проникнуть в суть общест-венного явления, лишь продиктовали Н.М. Карамзину глубину, масштабы подходов к историческому прошлому, помогли увидеть ретроспекцию процесса.

Инструмент же этого познания он выраба-тывал, осмысливал в соответствии с уровнем достигнутых тогда исторических знаний и неутомимо его совершенствовал, создавал во многом заново и в этом смысле преподал будущим поколениям ученых подлинно исследовательский урок, который один способен оправдать историка, берущегося за ученое перо. Именно в этом смысле его историческое видение было актуальным, современ-ным, он оценивал историю с высоты поставленных обществом за-дач и создавал инструментарий познания, соответствующий этим задачам.

А.С. Пушкин назвал Н.М. Карамзина "последним летописцем". Эта образная характеристика, данная гением, оказалась столь же блестящей, сколь и ошибочной. Она не являлась таковой лишь в том смысле, что Н.М. Карамзин был действительно "последним" по времени из тех деятелей науки, кто пытался воссоздать историю страны. Но автор "Истории" и "Записки" меньше всего может удо-стоиться звания архаического трудолюбивого хроникера.

Н.М. Карамзин и сам протестует против отождествления его с летописцем : "Читатель заметит, что описываю деяния не врознь (курсив автора — А.С.), по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти. Историк не Летописец: пос-ледний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний; может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место ". Итак, не повременное описание событий ин-тересует его прежде всего, а их "свойство и связь". И в этом смысле Н.М. Карамзина следовало бы назвать не "последним летописцем", а первым действительно подлинным исследователем истории сво-его Отечества.

Он и сам внимательно растолковывает читателю, что понимает под словами "свойство и связь", По существу, эта це-лая научная программа, к которой порой не мешает приглядеться повнимательнее и тем, кто сегодня претендует на высокое звание историка своего народа. Конечно, мы не найдем в ней тех методо-логических высот, которые пришли в мир вместе с открытиями в области обществоведения второй половины XIX — начала XX вв.

Тем более удивительно, что в начале XIX в. Н.М. Карамзин, опира-ясь на достигнутый к тому времени мировой научный потенциал, много размышляя над опытом прошлого, руководствуясь своей ко-лоссальной исследовательской и художественной интуицией, сфор-мулировал ряд исследовательских принципов, которые являются порой нерешенными для историка и в нынешнее время.

На первый план Н.М. Карамзин безусловно выставляет лю-бовь к Отечеству, но вряд ли его можно заподозрить в квасном пат-риотизме — не тот это был интеллект, не тот художественный вкус. Эту любовь он понимает как обостренный интерес к истории своего народа, являющейся частью всемирной истории, как трепет-ное переживание за все взлеты и падения, ниспосланные России. Он не противопоставляет эту любовь интересу к истории других народов и государств.

Напротив, они дополняют и обогащают друг друга. "Если всякая история, — пишет он, — даже и неискусно пи-санная, бывает приятна, как говорит Плиний, тем более отечест-венная... Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абис-синии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть греки, римляне пленяют воображение; они принадлежат к семейству рода человеческого, и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя рус-ское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона "; для историка, — уверен Н.М. Карамзин, — "любовь к отечеству дает его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души ".

Другим его принципом является следование правде истории, как бы горька она не была . "История не роман и мир не сад, где все должно быть приятно, — замечает Н.М. Карамзин, — она изобража-ет действительный мир ". Что порой мы видим в истории? — вопро-шает автор. — "Междоусобие греческих городов", "Толпы злодей-ствуют, режутся за честь Афин или Спарты как у нас за честь Мо-номахова или Олегова Дома". Здесь и "кровавый пир неистовых римлян", и "чудовище тиранства", "ошибки и разбои" — и все это во-все не является лишь неприятной привилегией западной истории. Нечто подобное читаем мы и на скрижалях нашего Отечества. "Трудные страницы" есть в истории каждого народа — такова мысль Н.М. Карамзина.

Чрезвычайно важен такой исследовательский принцип исто-рика, как стремление постигнуть события изнутри, взглянуть на них не с высоты веков, не взирать на них с отрешенным превосход-ством потомков, а видеть глазами современника. "Мы должны са-ми видеть действия и действующих: тогда знаем Историю ", — пи-шет Н.М. Карамзин.

Н.М. Карамзин понимает ограниченные возможности истори-ка в деле постижения исторической истины, так как в истории, "как в деле человеческом, бывает прямее лжи; однако и характер исти-ны всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях" . Историк может и должен творить из того материала, который у него есть, он не может произвести "золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого".

Так самокритично и достаточно скромно оценивает он свои исследовательские возможности, полагая, что главное для истори-ка — это верно схватить "общее понятие" и, если материал позво-ляет дорисовать остальное, изобразив "что есть или было, а не что быть могло". Научная четкость и добросовестность — лейтмотив, который постоянно беспокойно звучит на всем протяжении карамзинской "Истории".

Н.М. Карамзин провозгласил одним из своих принципов соз-дание истории общества в целом, описание всего того, что входит "в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обы-чаи, законы, промышленность", причем стремился "переданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением час" тей". Этот комплексный подход к истории, пронизанный поняти-ем единства исторического процесса, выявлением причинно-след-ственных связей событий, составляет сердцевину исторической концепции Н.М. Карамзина.

Необычайно высоко ценил Н.М. Карамзин добросовестность в подходе к историческому материалу. Его примечания — это, по признанию самого же автора, «тягостная жертва" достоверности.

И, наконец, нельзя не сказать о том, что в своей "Истории" Н.М. Карамзин поставил и проблему художественного воплощения истории страны. Художественная манера письма была выбрана ис-ториком не случайно, и дело здесь не в том, что его литературный талант явно предрасполагал к этому. Художественность изложе-ния, как непременный закон исторического повествования, была сознательно прокламирована историком, считавшим, что "видеть действия и действующих", стремиться к тому, чтобы исторические лица жили в памяти "не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею", — это значит знать и чувствовать историю.

Движущей силой исторического процесса он посчитал власть, государство , которое, с одной стороны, сосредоточивает в себе разнообразные усилия общества, а с другой — само является мощным стимулом общественного движения. И весь русский ис-торический процесс, по Карамзину, явился по существу борьбой начал самодержавных с иными проявлениями властвования — на-родоправством, олигархическим или аристократическим правле-нием, удельными тенденциями. Становление сначала единовла-стия, а затем самодержавия стало тем стержнем, на который, по мнению историка, нанизывалась вся общественная жизнь России.

Вся история России делится, по его мнению, на "древнейшую" (от Рюрика до Ивана III), "среднюю" (от Ивана III до Петра I) и "но-вую" (от Петра I до Александра I). Основной чертой первого перио-да была система уделов, второй — единовластие и третьей — "из-менение гражданских обычаев". В чем же причина столь большой стойкости "государствен-ного" подхода к истории? Она очень проста и заключается в том, что именно в политической сфере, как наиболее ярко выражающей социально-экономические, материальные интересы людей, клас-сов, сословий, сублимируется сам исторический процесс. На по-верхности остается проблема власти, отражающая эти материаль-ные интересы.

Карамзин абсолютно верно уловил, внешнюю, поверхностную канву событий . Он убедительно определил, что в те периоды своей истории, когда Россия опиралась на крепкую цен-тральную власть, она добивалась больших успехов как в органи-зации внутренней жизни, так и в сфере внешнеполитической.

Раз-рушение единовластия приводило к анархии, междоусобиям, кро-вопролитной борьбе, губящей народные силы, а в сфере внешней — к поражениям и потере независимости; и лишь новое возрождение единовластия приносило спасение стране. Из европейских стран, пожалуй, ни одна другая не пережила столь длительной, столь чу-довищной удельной междоусобицы, которая закончилась потерей Россией независимости, установлением двухсот сорокалетнего иноплеменного ига и еще двухсотлетнего периода постоянного давления со стороны Польско-Литовского государства на Западе, постоянных набегов враждебных казанских правителей и крымцев на южные и юго-восточные рубежи страны.

Эти события, опреде-лившие на сотни лет ход развития России, поражали воображение любого исследователя, который прикасался к ним. Поразили они своей связанностью с проблемой единой государственности и Н.М.Карамзина. Народная беда слишком долго давила на сознание России и это нашло опосредованное выражение в концепции Н.М.Ка-рамзина, для которого, как мы уже видели, любовь к Отечеству со всеми его взлетами и падениями, успехами и неудачами, радостя-ми и трагедиями была священна.

А вот и общий итог, который подводит Н.М. Карамзин: "Что кроме единовластия неограниченного может в сей махине произ-водить единство действий?". "Россия основалась победами и едино-началием, гибла от разновластия, а спаслась самодержавием".

По существу, линию борьбы двух начал в истории России — централизаторской и децентрализаторской — он провел блестяще, ярко персонифицировал ее, придал ей художественно-психологи-ческую окраску, чем сделал ее еще более жизненной, реальной. От-рицать эту линию лишь потому, что за ней не видится иных, более глубинных оснований, пожалуй, вряд ли целесообразно. И это бо-гатство палитры политической истории страны возвращается к нам вместе с "Историей" Н.М. Карамзина.

В нашем сознании, как уже отмечалось, давно и прочно сло-жился образ Карамзина как ярого монархиста, безоговорочного сторонника самодержавия, человека, ратующего, как говорилось в эпиграмме того времени (с удовольствием повторяемой и ныне) за "необходимость самовластья и прелести кнута" (хотя, как это по-казывают последние изыскания, А.С. Пушкин, кому приписывается эта эпиграмма, вовсе не считал Карамзина поборником крепост-ничества). Говорилось также и о том, что любовь к Отечеству для него означала прежде всего любовь к самодержавию, что он не сумел быть настоящим патриотом, поскольку отказывал своему на-роду в свободе и вольности.

Мне представляется, что подобного рода оценки являются од-ним из тех многочисленных, не подкрепленных научно стереоти-пов, одним из тех "идеологизмов", на которых так долго и бездум-но зиждилась наша общественная мысль.

Самодержавие было для Н.М. Карамзина не примитивным по-ниманием власти, предназначенной к тому, чтобы "тащить и не пущать", подавлять "холопов" и поддерживать дворянство, а яв-лялось олицетворением высокой человеческой идеи порядка, безо-пасности подданных, их благоденствия, гарантом раскрытия всех лучших человеческих качеств гражданских и личных.

В лучших традициях просветительства, в духе просвещенного абсолютизма он рисовал себе идеальный образ такого правления, которое едва ли когда-либо и где-либо было вообще возможно. Его самодержа-вие — это прекрасная утопия дворянского интеллигента, которая сама же вдребезги разбивалась о жестокость прошлой истории страны и реальной современной ему жизни.

Прежде всего, самодержавие для Н.М. Карамзина — это выс-ший арбитр общества, сила, равнодействующая между тенденциями народоправства, аристократии, между различными сословия-ми. Основная цель сильного правления — это создание условий для максимального раскрытия человеческих способностей — зем-лепашца, писателя, ученого; именно такое состояние общества и ведет к истинному прогрессу не только отдельные народы, но и все человечество.

Это возможно лишь в том случае, если в обществе правит свой бал просвещение, если монарх ведет народ в этом на-правлении. Особенно важной задачей самодержавия Н.М.Карам-зин считал подавление олигархии, чье "мучительство" для России было "самым опасным и самым несносным". "Легче укрыться от одного, — писал он, нисколько не идеализируя реальную монархи-ческую власть, — нежели от двадцати гонителей".

Особое значение придает Н.М. Карамзин выполнению монар-хом своих высоких обязанностей по руководству страной; главная же его обязанность — "блюсти народное счастье", а где обязанность, там и закон, "самодержавие не есть отсутствие законов". "Государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязаннос-ти". Не личностные свойства самодержца заботят историка, а вы-ражение им государственных предначертаний. Самодержавие в этом смысле для Н.М. Карамзина — "образ Отечества", поскольку в нем соединяются все власти, просвещение же — основа благоденст-вия Отечества.

Защищая идею са-модержавия в ее гуманистическом и просвещенном выражении, ратуя за идеал, Н.М. Карамзин не щадил реальных носителей этой идеи. Он обличал Ярослава Мудрого за введение системы уделов, не оставлял камня на камне от мелких владетельных себялюбцев "удельного" периода. Он откровенно писал о коварстве, жестокости, завистливости Юрия Долгорукого, не щадил первых москов-ских князей, в частности сына Александра Невского Юрия Алек-сандровича, за "подлые интриги" в Орде. Достается от него и люби-мому герою — Дмитрию Донскому .

Он упрекает его в малодушии, проявленном в отражении набега Тохтамыша в 1382 г. Говоря о лич-ных качествах властителя, он в применении к Дмитрию Донскому позволяет себе высказать следующую реплику: "Но добродетели государя, противные силе, безопасности, спокойствию государства, не суть добродетели". Высоко ставя государственные способности Ивана III, он тем не менее обличает его малодушие в период борь-бы с Ахматом, в частности отправление великокняжеской семьи на север страны, где свита Софьи Витовтовны измывалась над посе-лянами.

Откровенно пишет он о жестокости Ивана III, который бросил в темницу своего внука Дмитрия, где тот и умер уже во времена Ва-силия III. Несчастный Дмитрий, по словам Н.М.Карамзина, стал "одною из умилительных жертв лютой политики", а ведь эта поли-тика и была направлена к утверждению "единовластия". И это го-ворится не о каких-то неведомых правителях, а о столпах России — Иване III и Василии III.

На примере Ивана Грозного историк показывает, каким не дол-жен быть монарх. Описание его царствования после смерти Ана-стасии — это по существу страшный мартиролог, бесконечная цепь злодейств против всех слоев русского общества, описание ка-ких-то монстров. "Тирания есть только злоупотребление самодер-жавия", — убеждает он. А ведь речь шла о ярком представителе рюрикова дома, много сделавшего для утверждения самодержав-ной власти, столь милой сердцу Н.М. Карамзина. И не случайно пе-тербургский митрополит Филарет, побывав на публичном чтении в Российской Академии наук отрывков из "Истории", посвященных времени Ивана Грозного, заявил, что ему тяжело видеть "мрачные черты", которые историк "положил" "на имя русского царя".

Уничижительная характеристика дается Карамзиным и Бо-рису Годунову , принесшему в жертву своему честолюбию государ-ственные интересы, и Шуйскому. А попутно ярко, образно, сочно рисует он язвы самодержавного правления, деспотический произ-вол, фаворитизм, злоупотребления царской администрации, карь-еризм, нарождающуюся бюрократию и убийственные для России последствия этого процесса, роскошь власть имущих.

Петра I Н.М. Карамзин оценивает весьма противоречиво. С одной стороны, это государь, много сделавший для величия Рос-сии, укрепления в ней самодержавия, а с другой — он пошел на та-кое "совершенное присвоение обычаев европейских, которое нанес-ло стране огромный ущерб. Страсть к новому в его действиях пре-ступила все границы". Все русское, особенное было искоренено, "высшие отделились от низших" (поразительно это наблюдение, носящее социальный характер). "Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России, — виною Петр".

Как известно, своей "Истории" Н.М. Карамзин предпослал "по-священие" Александру I, которое как в прошлом, так и теперь вы-зывает удивление читателей верноподданнической риторикой. В конце этого памятника придворного лицедейства, которое, возмож-но, и освободило "Историю" от цензуры и подарило ей гриф царя, Н.М. Карамзин даже заявляет: "История народа принадлежит царю".

В свое время историк М.П. Погодин назвал "Посвящение" "под-носительным". Но даже здесь Н.М. Карамзин ухитрился дать свою оценку царствованию и порекомендовать Александру I шаги в духе концепции просвещенного абсолютизма. Отметив, что с победой над Наполеоном в России наступила "новая эпоха", во что верило тогда большинство думающего общества, Н.М. Карамзин далее под-черкивает, что мир государю необходим, чтобы "властвовать для пользы людей, для успехов нравственности, добродетели, Наук, Искусств гражданских, благосостояния государственного и част-ного". Программа начертана; вновь Н.М. Карамзин возвращается к своей излюбленной, но, увы, утопической идее о самодержавии как власти, существующей ради процветания общества и благоден-ствия человека.

Отечественная история под пером Н.М. Карамзина движется вместе с историей Европы и Азии, они неотделимы друг от друга. Он подробно рассказывает, используя восточные источники, о соз-дании державы Чингисхана и начале его военных предприятий; а переходя к нашествию татаро-монголов на русские земли, знако-мит читателя не только с их внутренним положением, но и состоя-нием западных границ — отношением Руси с Венгрией, Швецией, Орденом, Литвой.

Читатель знакомится с открытием Америки, историей "раско-ла Лютерова", изобретением книгопечатания, другими примеча-тельными событиями мировой истории. С каждым периодом на-растает сложность и многослойность отечественной истории в из-ложении Н.М. Карамзина, включаются все новые и новые линии, обусловленные развитием страны, событиями, происходящими в сопредельных странах.

Органической составной частью отечественной истории явля-ется у Н.М. Карамзина народ. Конечно, он не стоит на авансцене ис-тории как великие князья, цари, знаменитые полководцы, церков-ные иерархи, но его незримое присутствие ощущается всюду. Это присутствие народа в истории, кажется, было заложено в повест-вовании еще автором нашей знаменитой летописи "Повести вре-менных лет" и с тех пор эта традиция, обогащаясь, шла из летопи-си в летопись, из одного исторического труда в другой.

Народ виден и слышен в описаниях сельской жизни, ремесла; историк доносит до своего читателя картины тяжкого труда паха-ря и ремесленника, ратного подвига простых людей в многочис-ленных войнах. Народ виден на крепостных стенах во время обо-роны русских городов от иноземных захватчиков и в период меж-доусобных схваток русских князей. Его грозный голос слышен во время многочисленных бунтов со времен еще Киевской Руси. Н.М. Карамзин практически не обходит ни одного крупного народ-ного выступления древности.

Все чаще его перо обращается к страницам, описывающим народные волнения в период строительства Московского царства и его дальнейшего укрепления в XVI в. "Мос-ква волновалась", начинался "ропот народный" — этот рефрен весь-ма постоянен в "Истории", посвященной периоду создания Русско-го централизованного государства. Мы не можем отказаться от мыс-ли, что вся большая политика царского дворца, интриги бояр, борь-ба старинных княжеских и боярских кланов проходила на фоне не-устанной активности народных масс, их заинтересованности в том или ином политическом предприятии.

И этому же народу, как мастерски показывает Н.М. Карамзин, нередко приходится платить дорогую цену за проявление тех или иных политических симпатий и антипатий. Народная кровь льется рекой на страницах "Истории государства российского".

Создавая "Историю", Н.М. Карамзин окидывал мысленным взо-ром не только все движение российского общества, но и постоянно держал в уме историю России, как часть европейской и общеми-ровой истории. Это не был искусственный европеизм западника или дань сравнительно-историческому методу изложения. Для не-го вся история континента — и шире: вся история Евразии — была единым целым, лишь проявляющимся в специфике отдельных стран. Это был и политический подход зрелого, глубокого ума, сво-бодного как от тенденций прозападного нигилизма, так и русофиль-ского изоляционализма.

Само появление на Востоке Европы крупного восточнославян-ского государства Н.М. Карамзин рассматривает как закономерное явление, последовавшее за падением Римской империи и возник-новением на ее обломках новых государств. Россия, пишет он, во-шла в "общую систему" европейских народов после того, как Рим "ослабел в неге и пал, сокрушенный мышцею варваров северных". До середины XI в., по мнению историка, Русь ни в чем "не уступала в силе и гражданском образовании первейшим европейским дер-жавам..., имея тот же характер, те же законы, обычаи, уставы госу-дарственные..., явилась в новой политической системе Европы с существенными правами на знаменитость и с важною выгодою быть под влиянием Греции, единственной державы, неиспровер-женной варварами".

То, к чему мы медленно с большими колебаниями, дискуссия-ми, всплесками нигилизма подошли лишь в самое последнее вре-мя, Н.М. Карамзин пытался обосновать уже в начале XIX в.

С общеевропейских позиций оценивает Н.М. Карамзин и насту-пление периода феодальной раздробленности. Распадение на уделы, — пишет он, — "общая язва" тогдашнего времени, характерная для всей Европы. Именно здесь началось отставание России от Запада. В ходе "разделения" и "междоусобных войн" "мы стояли или двигались медленно, когда Европа стремилась к просвещению". Россия испытала удар татаро-монгольских орд, который "ниспро-верг" ее. Когда Запад, расставшись с "рабством", развивал просве-щение, открывал университеты, Россия "напрягала силы свои един-ственно для того, чтобы не исчезнуть".

Дальнейшая централизация Русского государства при Ива-не III оценивается им так же, как проявление общеевропейских тенденций: Иван III явился тогда, когда "новая государственная система вместе с новым могуществом государей возникла в целой Европе". Вместе с Иваном III, по его мнению, Россия снова вступила в сонм европейских держав, из которого она была выбита тата-ро-монгольским нашествием. Возвращение России к Европе ак-тивно продолжалось в XVII в., но особенно бурно при Петре I.

Даже в личных характеристиках, полагая, что в течение веков "люди в главных свойствах не изменились", он стремится найти общие образцы. Ивана IV Н.М. Карамзин сравнивает с Калигулой , Нероном , Людовиком XI , Годунов напоминает ему умом Кромвеля.

Так представлял себе Н.М. Карамзин общую связь России с европейской историей.

В нашей историографии уже неоднократно отмечалось, что Н.М. Карамзин не только использовал великолепный для своего времени корпус источников, но и то, что многие из исторических материалов он открыл сам благодаря своей работе в архивах, с ру-кописями, которые ему присылались для работы друзьями и доб-рохотами. Так он впервые ввел в научный оборот Лаврентьевскую и Троицкую летописи, Судебник 1497 г., сочинения Кирилла Туров-ского, Даниила Заточника, многие актовые, дипломатические ма-териалы.

Он широко использовал греческие хроники, сообщения восточных авторов, данные западных анналов, отечественную и зарубежную мемуарную и эпистолярную литературу. Его "Исто-рия" стала поистине русской источниковедческой энциклопедией, она означала серьезный шаг вперед в освоении исследовательской документальной базы, указывала на спорные места, еще имею-щиеся лакуны, звала ученых к дальнейшему продвижению в этой области.

Иногда историка упрекали в потребительском подходе к ис-точнику, иногда — в "текстологических лукавствах", выдвигали против него принцип строгого следования тексту источника, про-верки его на достоверность. Несомненно, что Н.М. Карамзин понимал эти проблемы не хуже своих критиков. Действительно, порой он опирался на недостаточно проверенные критикой данные, ска-жем, хронику Стрыйковского, Никоновскую летопись, ряд сообще-ний Иордана. Его можно упрекнуть и за некоторую увлеченность определенным видом источников. Так, рисуя тиранию Ивана Гроз-ного, его злодейства, историк в основном оперировал иностранны-ми сообщениями, данными А. Курбского, тенденциозность которых во многом очевидна.

Что касается потребительского подхода, то трудно было бы ожидать от сочинения, рассчитанного на массового читателя, ино-го. "История" Н.М. Карамзина, как и "История" С.М. Соловьева, явля-ется трудом столь же научным, сколь и популярным — редкое, увы, сочетание в отечественной историографии. Вместе с тем Н.М. Ка-рамзин прекрасно понимал научную значимость источника, необ-ходимость критического к нему подхода. Можно привести в каче-стве примера его отношение к так называемой Иоакимовской ле-тописи. По существу он ее дезавуировал, перенес спор по поводу ее достоверности в "Примечания", высказался против того, чтобы использовать ее данные. Также он поступил и в иных случаях. С другой стороны, ряд источников он принимал как достоверные и только позднейшая критика выявила их несостоятельность.

Но не во всём историк предвосхитил свой век: он был сыном времени и по общей дворянской настроенности своей идеологии, хо-тя и облагороженной просветительскими идеями, и по общему провиденциалистскому подходу к истории, несмотря на стремление вы-явить ее житейские закономерности, по порой наивным, чисто идеа-листическим оценкам роли той или иной личности в истории.

Его провиденциализм ощущается в оценке крупных истори-ческих поворотов. Он искренне верит в то, что явление Лжедмитрия I в истории России было рукой Провидения, покаравшего Бо-риса Годунова за его ужасный грех — организацию убийства царе-вича Дмитрия. Н.М. Карамзин ни минуты не сомневался в том, что именно Годунов был истинным виновником гибели царевича и его система доказательств не может быть сброшена со счетов.

Во вся-ком случае, А.С. Пушкина она, кажется, убедила полностью, а ис-торическое чутье нашего великого поэта было развито чрезвычай-но. Столь же провиденциалистский подход чувствуется и в оценке роли Москвы в деле объединения русских земель и организации борьбы с Золотой Ордой. "Власть Провидения" постоянно присут-ствует на страницах "Истории", придавая причудливые очертания во многом исторически точным, стихийно правильно понятым ис-ториком процессам развития страны.

Н.М. Карамзин мастерски рисует психологическую обусловлен-ность поступков тех или иных исторических деятелей. Он показы-вает метания Олега Рязанского накануне Куликовской битвы, его страх перед Мамаем и ненависть к Москве, подминающей под себя одно русское княжество за другим. Он много размышляет над ха-рактером Ивана III, который "не будучи тираном подобно своему внуку", тем не менее имел в натуре природную жестокость, "умеря-емую в нем силою разума".

Н.М. Карамзин очень тонко уловил психологический поворот в настроениях Ивана IV после болезни и заминки с присягой со стороны группы бояр на верность его сыну Дмитрию, но особенно после смерти царицы Анастасии; внимательно оценил роль цар-ского окружения в различного рода влияниях на молодого Ивана IV. Пожалуй, единственный среди историков он выявил психоло-гические повороты в различные этапы жизни Бориса Годунова и попытался трактовать его политику, в значительной степени исхо-дящей из этих поворотов.

Доброго времени суток, Даша!

Современники знали Н.М.Карамзина как первоклассного литератора, критика, драматурга, организатора издательского дела. Поклонники его сентименталистского пера отмечают повесть "Бедная Лиза", филологи - стремление освободить русский язык от оков церковнославянской лексики.

Вклад Карамзина в развитие российской культуры

В 1802 г. Николай Михайлович выпускает первый томик журнала "Вестник Европы", открывая новую страницу в печатном деле. Он одним из первых в России занимается переводом и пропагандой произведений Шекспира, чем заслуживает признание многих неравнодушных ценителей зарубежной классики. Наряду со всем этим Карамзин остается живым явлением русской культуры именно благодаря своим историческим трудам, в которых автор, следуя лучшим традициям предшественников, предпринимает попытку перенести исторические реалии на бумагу, базируясь не только на фактологически выверенной, но и нравственно наставляющей концепции.

Н.М.Карамзин как историк

В 1818 г. в свет выходят первые 8 томов его главного труда "История государства Российского". Эта работа стала образцом любви и бесконечного уважения к родной стране и ее народу, служению которому ее автор отдал весь запас душевных и физических сил. Вместе с тем необходимость написания "Истории" была продиктована и чисто практическими аспектами современной Карамзину эпохи: в условиях начавшегося разложения феодально-крепостного строя автор выступил с программой его сохранения. Это обусловило оценку самого историка и его труда как "предтечи консервативного направления" отечественной мысли, вызвало неоднозначный отклик общественности. Крепостники превозносили автора, либеральные деятели порицали его.

Однако "первый историк и последний летописец" по меткому выражению Пушкина сумел привлечь внимание литераторов к отечественной истории. Под его влиянием были созданы "Исторические думы" К.Ф.Рылеева, "Борис Годунов" А.С.Пушкина, исторические романы И.И.Лажечникова и Н.В.Кукольника. Карамзин "вывел в тренды" историю и как науку, и как культурный феномен среди просвещенной российской аристократии, копирующей западный стиль жизни.

Как истинный патриот своего Отечества Карамзин стремился привить любовь и уважение к истории той части населения Российской империи, которая не только была восприимчивее, но и обладала реальным политическим весом. Николай Михайлович полагал, что именно история рассудит деятелей настоящего, ибо "потомство есть своего рода кассационный суд, который разбирает инстинктивно дела прошедших времен...", а потому "есть великая историческая правда, которая восстанавливает честь и невинность тех деятелей, которых имена пострадали только от страстей и злобы или от предрассудков современников...".

Карамзин обозначил определяющую роль исторической науки в народном сознании, предупреждая о неизбежности "суда потомков". Вместе с тем, на мой взгляд, Карамзин показал, что у историка есть власть над временем, т.к. именно он может создать позитивный или же, наоборот, негативный "имидж" своей эпохи в глазах последующих поколений. Сильнейший по силе воздействия императив, выдвинутый историком, состоит в том, что для России единственно приемлемой формой правления является самодержавие; духовного устройства — деятельность служителей культа, а народного самосознания - исторический национализм, имеющий ярко выраженный антизападнический характер.

Обратной стороной актуализации исторической тематики в сознании современников стала её привязанность к тому варианту подачи исторических событий, который Карамзин изложил на страницах своего труда. Историк пользовался у публики огромным нравственным авторитетом, с которым не мог не считаться сам император. Возбудив живой интерес к историческому наследию страны, Карамзин вольно трактовал недоступные широкому кругу лиц источники, адаптировав их сообразно социально-политическим потребностям времени. Он практически сформировал многие аспекты русского национального сознания: идеологическое противоборство по линии Россия - Запад, исключительный путь русского народа, нацеленный на сохранение самодержавия вкупе с православием.

Карамзин положил начало обоснованию права не перенимать удачный опыт западных цивилизаций, предпочитая классические идеалы государственности, выраженные в следовании традициям, как ни странно, восточных деспотий, предлагая идти в стезе особого пути, концепция которого не найдена до сих пор. Возможно, здесь и кроется источник несформированности гражданского общества в современной России, привычки винить во всем Запад с его "разрушительным влиянием", неспособности отказаться от вековой модели сознания, основанной на вере в справедливого самодержца, снимающего с подданных ответственность за принятие решений. В контексте размышлений о будущем нашей страны стоит задуматься над тем, что самосознание русского народа веками формировали профессионалы, и нередко по высшему заказу, в то время как самому населению отводилась роль пассивной базы для идеологических экспериментов.

Выводы

Человек осознает свое настоящее сквозь призму истории. Н.М.Карамзин своим фундаментальным историческим трудом наметил контуры будущего образа России в мире, а также внедрил в отечественную социально-политическую мысль определенные стандарты, во многом сформировав национальную стратегию как Российской империи, так и ее преемников на политической арене.

С наилучшими пожеланиями, Юлия.